О Рулоне Гарднере, победившем Карелина

Нашлось одно занятие, которое вытащило Рулона со дна. Афтонец продолжал рваться на ковер, чтобы бороться со старшим братом – это стало не только отвлекающим маневром, но и делом принципа.

Рулон знал, что лучше бы ему перейти в греко-римскую «классику», как когда-то посоветовала теперь уже бывшая жена, но что-то постоянно останавливало его. Всю жизнь он был вторым номером в семье, и теперь, обучаясь в университете Небраски, мечтал представлять свой вуз на региональных соревнованиях. Но на его пути неизменно вставал Рейнольд.

А сколько он впахивал в зале Стар-Вали – Рейнольду и не снилось. Иногда он приходил сюда ночью и оттачивал приемы, а затем побеждал брата в тренировочных схватках. Но стоило ему выйти на ковер во время официальных соревнований, что-то перемыкало, то ли в нем, то ли в брате, и побежденным уходил неизменно Рулон.

Общение с братом превратилось в пытку. На встречах он выдавливал из себя улыбку, говорил, что гордится Рейнольдом, желал ему успехов на турнирах, а сам в глубине души мечтал схватить его за шею своими могучими руками и сдавить так сильно, чтобы лицо его стало пунцовым, а глаза вылезли из орбит.

В том числе и поэтому Рулон занимался еще и толканием ядра. Он представлял, что берет в руки не ядро, а скрученного в шар Рейнольда, и, вкладывая все силы, зашвыривает его куда подальше, хоть на Луну, где тот останется навсегда и прекратит быть для него помехой.

Однажды, когда решалась судьба путевки на первенство штата, Рулон был хорош как никогда – и в конце концов убедил сам себя: теперь Рейнольд ему точно не помеха. Рулону казалось, что он голыми руками сможет переломить хребет не то что старшему брату – носорогу!

А за несколько дней до старта соревнований случилось непредвиденное. Рулон отправился на работу в поле и, забывшись, покалечил ногу – трактор нанес ему столь серьезное увечье, что конечность быстро опухла, а рана нагноилась. Врачи провели консилиум, после которого один из них предупредил Рулона, что, согласно худшему сценарию, ему грозит ампутация.

Вскоре в палату навестить больного пришел тренер.

– Я хочу выступить на первенстве, я могу выступить! – закричал бледный, как смерть, Рулон, когда наставник подошел к кровати. Больная нога была подвешена за веревки, припухлость от раны все еще не сошла, и малейшее движение причиняло дикую боль, но он рвался на ковер, туда, где мог восстановить свое реноме, вернуть имя, гордость. Ему казалось, что все это он растерял давным-давно, и комплекс «вечно второго» мешал ему видеть объективную картину. В сравнении с другими борцами Рулон добился отличных результатов, но он и слышать об этом не хотел.

– Послушай, это год Рейнольда, а тебе нужно лечиться, – сказал Рулону коуч, вздохнув. Он не хотел говорить, что это был бы год Рейнольда в любом случае.

– Но я готов его побороть, понимаете – я сделал для этого все, отдал все силы на тренировках, я почти не спал, отрабатывал все приемы, о которых вы мне говорили, – кричал Рулон, так сильно возбудившись, что в уголках его губ проступила пена.

Тут же в палату пришла медсестра и попросила тренера выйти.

– Я готов его побить, – орал Рулон ему вслед, морщась от боли. – Я все сделал для этого, коуч!

Медсестра быстро взяла шприц и вколола парню столько успокаивающего, что и слон бы заснул на его месте. Однако Рулон продолжал повторять вновь и вновь одну и ту же фразу: «Коуч, я готов! Коуч, я готов! Коуч, я готов!»

А на следующий день он узнал, что Рейнольд стал чемпионом штата.

…

Омск замер, когда на ковер вышел тяжеловес-классик Игорь Дмитриевич Ростороцкий. Статный, роскошный борец, поправив копну черных волос, взглянул на болельщиков, встречавших его аплодисментами, и улыбку тщеславия надежно прикрыли усы.

Он чувствовал себя героем советского народного эпоса, каноническим богатырем, который принес своей стране международную славу – дважды брал золото чемпионатов мира, делая это легко и непринужденно, скрывая за простотой годы бесконечных тренировок и литры пролитого пота.

С тех пор анапский гигант ощущал себя молотом с красного советского знамени, который обрушивался на соперников с непреодолимой силой и подминал их под себя. Ему казалось, что он – система, доминанта, которой беспрекословно подчиняются, и нет нигде силы, способной остановить его.

И теперь Ростороцкий готовился покорить новую вершину, впервые в карьере стать чемпионом СССР, а для этого ему нужно всего лишь перемолоть сибирского юнца Александра Карелина, который встретил его в центре ковра тяжелым, угрюмым взглядом исподлобья. Так не смотрели на него никогда, он увидел во взгляде сибиряка медвежью решимость, желание доказать, что есть все-таки сила, способная остановить его, Ростороцкого.

И когда он обрушил свои могучие руки на тело Карелина, то понял, что под кожей этого парня не кости, а камни, что на каждое свое активное действие он получит молниеносное противодействие, что его тотальное превосходство над советскими борцами оказалось эфемерным – сибиряк, появившийся из ниоткуда, готов уже сейчас, в свои девятнадцать лет, положить его на обе лопатки, опозорить перед семьей, перед тренером, перед страной, и ему необходимо мобилизовать все свои резервы, дабы не проиграть прямо сейчас.

Все эти мысли вихрем пронеслись в голове, пока Ростороцкий боролся с Карелиным первую минуту, а потом время схватки будто замерло, казалось, она длится вечность, проходит в полной тишине, потому что каждый человек, наблюдавший за боем с трибун, боялся слово вымолвить, хоть на миг отвлечься от невероятного зрелища – бились два каменных титана, решалось их будущее.

Усы больше не скрывали улыбки чемпиона мира – Карелин стер ее. И поэтому, когда маленький человечек в белом костюме поднимал руку Ростороцкого, присуждая фавориту неочевидную победу со счетом 1:0, тот стоял с опущенной головой, ощущая лишь, как капли пота градом стекают по мускулистой спине.

За секунду до конца схватки он взглянул в глаза Карелина и понял, что это глаза убийцы, человека, который жизнь отдаст, но пробьется в олимпийскую сборную прямо сейчас. А еще он понимал, как сильно разозлило Карелина поражение, и что уже совсем скоро этот молодой, голодный до побед атлет загрызет его в матче-реванше.

Карелин, правда, тоже стоял с опущенной головой, отказываясь верить в проигрыш.

– Саша, тебя только что победил двукратный чемпион мира, – попытался успокоить сибиряка тренер. – Да и судьи ему симпатизировали. Ты был не хуже!

Карелин присел на корточки и опустил голову. Он не хотел, чтобы тренер видел его слезы. Он поклялся, что никогда больше не проиграет, что это будет единственное его поражение в карьере. Стыд прожигал душу Карелина, как кислота, он чувствовал, что наступил переломный момент. Или он станет настоящим чемпионом, или пополнит ряды посредственностей, которые находят тысячи оправданий для поражений.

Они – ничтожества, а он не такой. Но ему предстоит еще доказать это.

– Я раздавлю Ростороцкого! – наконец взревел Карелин, взглянув на тренера. – Вот увидите, Виктор Михайлович. О нем забудут навсегда. И очень скоро…

Так и случилось. Ростороцкий проиграл Карелину дважды. А потом исчез, как будто его никогда и не было – поражения могут быть столь разрушительной силы, что превращают гору в песчинку.

С тех пор Карелин перестал быть человеком. Он стал красной машиной. Борцом без изъянов. А его коронным приемом был убийственный обратный пояс, когда Карелин легко отрывал от ковра 130-килограммовые туши, ноги которых беспомощно дрыгались в воздухе, а затем бросал противников на лопатки.

– Виктор Михайлович, для меня проигрыш – это как гильотина, – скажет спустя годы Карелин своему тренеру. – Когда я проиграл Ростороцкому, мне казалось, что голова свалилась с плеч и укатилась куда-то в сторону. Это страшные эмоции. Второй такой удар может стать для меня смертельным! Поймите, я не могу проиграть. Для меня это будет равнозначно смерти.

Рулон Гарднер, борец греко-римского стиля из США, нервно ходил из одного угла комнаты в другой. Руки его слегка дрожали, он знал, что совсем скоро ему предстоит выйти на ковер против легенды, трехкратного олимпийского чемпиона Александра Карелина.

На чемпионате мира во Вроцлаве все только о нем и говорили. Рулон узнал, что русский борец побеждал соперников при любых обстоятельствах, даже со сломанными ребрами. Глядя на портрет сибирского богатыря, висевший в холле отеля, Рулон отчетливо видел свое поражение.

Но Рулон не собирался сдаваться так просто, слишком много сил он вложил в новый вид спорта. У него было совсем мало времени, чтобы переключиться на греко-римскую борьбу – да, она до мелочей похожа на вольную, но в «классике» есть свои нюансы, и ему пришлось перестраиваться.

А еще его сразу возненавидели американские конкуренты – борцы, которые с детства занимались «классикой», не могли и мысли допустить, что пришелец с молочной фермы начнет диктовать им свои условия. Брайан Кек, классик со стажем, поначалу с трудом сдерживал хохот, видя, как «жирный фермер» тренируется до потери пульса. Он показывал на него пальцем, как те садюги-школьники, и начинал дразнить его, под дружный хохот партнеров. В такие моменты афтонец ощущал, как внутри все закипает. Его ноздри раздувались, губы кривились в зверином оскале, а руки сами тянулись к тренажерам.

Не прошло и пары месяцев, как коллеги сполна ощутили его гнев на ковре. Он был самым выносливым в зале, годы каторжных работ на высокогорье наконец-то принесли плоды. Теперь уже Брайан Кек и все остальные мечтали, чтобы тренер сводил их в спаррингах с безумным фермером как можно реже. Они видели у него в глазах безмерное желание преодолеть себя, свои комплексы, свои неудачи, вытащить наружу гризли, который ополчился на весь мир.

Но многое в его выступлениях все еще зависело от настроя. За несколько минут до полуфинальной схватки чемпионата мира Рулон закрыл глаза и задумался о судьбе. Если Карелин получал все свои переломы и сотрясения на ковре, то американца куда чаще била сама жизнь. Однажды, когда он был 9-летним мальчишкой, его малолетние сестры угнали родительский пикап и выехали на шоссе. Та, что села за руль, была так мала, что ничего не видела в лобовое стекло, отчего выскочила на встречку. Другая, поняв это, резко дернула за руль, а потом обе ударили своими маленькими ножками по тормозам. Рулон сидел сзади и был, конечно же, не пристегнут, в результате мальчика вышвырнуло из машины на дорогу, да так, что потом врачи долго мазали его израненное тело йодом и говорили родителям, что их сын родился в рубашке.

Иногда, просыпаясь ночью в поту, он ощущал по всему телу сильное жжение. В другой раз Рулон въехал на велосипеде сестры в припаркованный джип и получил сотрясение мозга. Спустя несколько лет родителям едва не пришлось собирать сына по кусочкам, когда он случайно упал в упаковочный пресс. А нелепую историю с выпущенной в живот стрелой Рулон считал самой показательной.

Ну и как теперь он, человек-катастрофа, не сумевший справиться на ковре даже с родным братом, собирается побеждать неуязвимого чемпиона из России? С этими неспокойными мыслями американец вышел на полуфинальную схватку, в которой Карелин трижды клал его на лопатки, а Рулон думал лишь о том, как бы после залихватских приемов соперника не упасть вниз головой и не травмировать шею.

Осознав, какая между ними пропасть – даже не в мастерстве, а в психологии, Рулон вновь ощутил давно забытые эмоции. То соперничество с братом, из прошлого, вернулось. Он снова почувствовал этот жгучий зуд, желание во что бы то ни стало победить одного конкретного борца. Он справился с американскими задирами, научился быть зверем на ковре. И в следующий раз, когда они сойдутся с Карелиным в схватке, он будет куда решительнее. На желании сохранить шею целой в битве с легендой далеко не уедешь.

И тогда он подумал – а почему, собственно, не попробовать? Да, с Рейнольдом не вышло, так, может, получится с Карелиным? Вселенная все видит, и если где-то убудет, то обязательно должно прибыть в другом месте.

Рулон, улыбнувшись этим немного детским, наивным мыслям, очень быстро забыл о поражении, и поспешил в столовую, чтобы заказать себе добрую порцию пиццы. Он еще не знал, что этот росточек, который он забросил в горшок своего сознания, разрастется в невероятную сенсацию, известную как Чудо на ковре.

…

Рулон с алчным блеском в глазах следил за тем, как Вирджиния, его дражайшая маменька, кладет на стол поднос с жирной индейкой, фаршированной яблоками. Едва дождавшись, когда седая женщина в фартуке уберет от подноса свои морщинистые руки, он схватил индюшачью ногу и легко отцепил ее от туловища. Затем быстро положил себе всех салатов, до которых мог дотянуться, присвоил заливное, вытряхнув на тарелку всю миску целиком, нахватал жареных колбас самых разных сортов и размеров, несколько вареных яиц и пару ломтей черного и белого хлеба. Будь у него возможность, Рулон прогнал бы всех, кто был за столом, и единолично слопал все, что напекла, нажарила и наварила его мама.

– Итак, сын, какие у тебя планы на будущее? – раздался суровый голос главы семейства Рида Гарднера. И Рулон, подумав, что обращаются к кому-то еще, продолжил усердно избавлять тарелку от содержимого. Лишь когда воцарилась противоестественная тишина, он застыл, поднеся ко рту ложку с мясным салатом. Сообразив, что вопрос адресован ему, Рулон тщательно пережевал салат, и лишь затем, прокашлявшись, заговорил:

– Ну, мне кажется, все очевидно – я готовлюсь к Олимпиаде в Сиднее, своему первому турниру столь грандиозного размаха.

Рейнольд, сидевший напротив, отчего-то рассмеялся, но быстро затих, когда понял, что отец недоволен ответом.

– Это понятно, сын, – прогремел голос Рида Гарднера. – Олимпиада, да. Я знаю. Но что потом? Тебе уже почти тридцатник. И если раньше, когда ты с Рейнольдом баловался борьбой, я еще закрывал глаза на ваши пустые занятия, то сейчас говорю прямо – как только закончится Олимпиада, ты выберешь нормальную профессию, как твои братья и сестры. Погляди на них. Вот они – правильные Гарднеры. Врачи, бизнесмены, домохозяйки, фермеры. А ты? Да у тебя даже жена – учитель, очень славная, между прочим, профессия. Так взял бы хоть с нее пример!

Рулон машинально подцепил с тарелки самый крупный кусок колбасы и запихнул его в рот. Когда он сильно нервничал, то старался накидывать в глотку побольше еды. Гарднеры знали это и терпеливо ждали, когда сын прожует и соизволит ответить.

– Так послушайте же меня! – затараторил наконец задетый за живое Рулон. – Я выбрал греко-римскую борьбу, пробился в олимпийскую сборную, получаю какую-никакую, но стипендию!

– Ха, какие-то жалкие 9000 долларов ежегодно, – фыркнул Рид, но Вирджиния шикнула на него и кивнула Рулону, чтобы он продолжил.

– И на Олимпиаде я не буду статистом! – вскрикнул борец, раскрасневшись и активно жестикулируя – так, что пару раз со стола падали задетые им тарелки. – Я еду туда, чтобы побороть всех, включая этого русского Ивана Драго. Я буду Рокки Бальбоа!

– Ой, прекрати, сын, – проворчал Рид Гарднер. – Даже слушать тошно. Ты со своим братцем справиться-то не мог, а тут – русский, который ни разу не проиграл за всю карьеру!

– Это ложь, – ожесточенно возразил Рулон. – У него есть поражение, я смотрел статистику. О его непобедимости ходят мифы, но поймите – нет непобедимых борцов! Мы с тренером до мелочей изучили технику Карелина и выработали стратегию. А что до Рейнольда, так мы с ним в другом виде спорта соревновались!

– А хочешь, я за тебя на Олимпиаду поеду и надеру зад этому Карелину? – хохотнул Рейнольд, и Рулон так посмотрел на старшего брата, что едва не испепелил его взглядом.

– Слушайте, мне надоело, что вы все не воспринимаете меня всерьез! – распалялся Рулон, и пока он говорил, все притихли, не сводя с него глаз. – Я – борец, борец до мозга костей. И речь сейчас не только о спорте. Мне пришлось пройти через сотню испытаний похлеще какой-то там Олимпиады. В школе меня дразнили, называли тупым Дамбо, жиртрестом, но я все это выдержал, вытерпел, не сорвался с катушек, не отправил кого-нибудь в морг! Еще я много раз бывал на волоске от гибели, потерял дочь, любимую женщину, любой другой и крупицы не пережил бы из того, через что прошел я. Так что борьба – мое призвание, во всех смыслах. И на ковре я чувствую себя живым, чувствую себя человеком, который, несмотря на все превратности судьбы, продолжает бороться, идти до конца. Жизнь меня била, и била много раз, я падал, рвал колени в кровь, но поднимался, и шел дальше, шел к цели. Моя мечта сейчас – олимпийское золото, и я готов умереть в Сиднее, но получить этот желтый кусок металла. Схватка с Карелиным, а я уверен, что она состоится, станет для вас всех доказательством, что я из тех, кого ничто не может сломить, даже такой Терминатор, как этот Карелин, разрази его гром!

– Сынок, ты – прирожденный оратор, – восхищенно всплеснула руками Вирджиния. – И ты получаешь мое благословение.

– Ладно, Ру, мы еще вернемся к этому разговору, а пока и я, и все остальные желаем тебе удачи в Сиднее, – сказал Рид Гарднер, вставая и поднимая бокал. Завороженный Рулон наблюдал, как все поднимаются и пьют за него. Он почувствовал, что его слова проникли в сердца близких, и еще больше поверил в себя. Это будет совсем другой Рулон Гарднер, не тот тюфяк, который проиграл Карелину 0:5 на чемпионате мира!

Человек-гигант сидел на скамейке, которая каким-то чудом не разваливалась под его весом, и смотрел в пол, тяжело дыша.

Он много лет выходил на ковер и побеждал, выполнял установку, которую поставил сам себе, поклявшись никогда не проигрывать. Ради достижения этой цели он изнурял организм, выходил бороться больным, иногда – полумертвым, и каждый раз судья поднимал именно его руку, даже если Карелин ее не чувствовал из-за порванной грудной мышцы.

Суперчемпион провел 887 схваток и проиграл лишь однажды, когда только начинал свой путь. Но путь этот оказался столь долгим, что теперь он чувствовал себя совершенно опустошенным, неживым человеком.

Сан Саныч посмотрел на свои ладони, те самые ладони, которые он намертво сцеплял за спинами неестественно больших людей, и в его объятьях они медленно задыхались, как в кольцах питона. Теперь ему нужно сделать еще один шажочек, чтобы стать не просто легендарным – единственным в своем роде. Стать богом борьбы. Четырехкратным.

Но этот шажочек предварял длиннющий путь, который потихоньку, по крупице, забирал у него силы, эмоции, волю. Вот почему ему будет непросто сделать то, что от него ждет не только Россия, но и весь мир, даже Америка, которая совсем не верит в пузатого Рулона Гарднера, разносчика пиццы из города Афтон штата Вайоминг. 

– Ты готов? – спросил у Карелина Кузнецов, нагнувшись к своему ученику и приобняв за плечо.

И впервые чемпион проигнорировал вопрос тренера, он просто не обратил на него внимания, не расслышал, а все из-за того, что был рассеянным, как будто не понимал, где находится, и что происходит.

Тот Карелин, который после поражения от Ростороцкого наполнил сознание криком: «Не смей больше проигрывать!», уменьшился до размера горошины, его крик давным-давно прошелся эхом по всем закоулкам мозга, и на смену ему пришла тишина.

Ни одна мысль не могла разжечь эмоции в Карелине, он превратился в робота, который механически выполняет установку тренера. Но Карелин почему-то был уверен, что и его бледной тени хватит, чтобы побороть Рулона Гарднера, который три года назад был размазан им по ковру, того самого человека, против которого он трижды успешно применил свой любимый прием – обратный пояс. Правда, Рулон боролся тогда с ним со сломанной рукой, вот только Карелин об этом не знал.

И когда фаворит вышел в центр ковра, то увидел американца, который шел ва-банк. Рулон Гарднер излучал столь мощную энергетику, столь явное желание победить, что Сан Саныч невольно зажмурился, как будто увидел солнце. Он разглядел в противнике самого себя, каким он был после схватки с Ростороцким. Борца, для которого поражение немыслимо.

Зал притих на девять минут, которые изменили мир. Кульминацией стал крестообразный захват, в котором ладони Карелина предательски разомкнулись – как-то неуклюже, неправдоподобно, необъяснимо. Не было уже той железобетонной цепкости в руках чемпиона, да и американец оказался не статистом, а живым человеком, способным сопротивляться, и, главное, терпеть. После той ошибки Карелин активизировался, пусть это и была инерция, лишенная былой спортивной злости, но даже в таком состоянии чемпион мог сокрушить кого угодно.

Но только не Рулона Гарднера, стоявшего за решающее очко насмерть, понимавшего, что если он победит, жизнь его расколется на две части, «до» и «после». Карелин был не в силах сопротивляться жажде американца совершить чудо, вытащить себя из вонючих фермерских сапог и наконец-то сесть за руль Maserati.

И в тот день не только Карелин проиграл, но и Гарднер – выиграл. Потому что на пустом месте олимпийским чемпионом не станешь. И все те события, которые произошли в жизни Рулона до триумфа, были кирпичиками, из которых он и построил свою выдающуюся победу.

…

Америка любит создавать героев. Особенно ей нравятся раздолбаи, которые добиваются чего-то выдающегося не благодаря, а вопреки. Рулон Гарднер был толстым, закомплексованным, нефартовым фермером-недоучкой, и он бы таким и остался, если бы не Сидней. Вот тогда-то Америка и обратила внимание на «баловня судьбы». Она обласкала его и сделала национальным брендом.

Портрет Гарднера появился на передовицах газет и журналов, а еще – на пакетах детского питания, футболках и кепках, плакатах и растяжках. Президент США Джордж Буш дважды пригласил афтонца к себе, чтобы похлопать автора миракла по плечу и предложить крепкого бурбона. Ведущие ток-шоу Джей Лено, Опра Уинфри и Дэвид Леттерман дрались друг с другом за возможность усадить Рулона в телекресло. Гольфист-мультимиллионер Тайгер Вудс и героиня «Твин Пикс» Лара Флинн Бойл просили у борца автографы, звезда кантри-музыки Гарт Брукс исполнял песни по его первому требованию. Чиновники от спорта вручили чемпиону Sullivan Award как лучшему спортсмену года, в честь героя проводили парады и фуршеты.

Градоначальники, зазывая борца к себе, совали в пухлую ладонь гигантские ключи от города, бизнесмены вываливали ему в карманы содержимое своих кошельков. Чемпиону легко и непринужденно выписывали чеки на кругленькие суммы. Просто за то, что он есть, а значит, Америка жива и по-прежнему способна удивлять мир. Естественно, нашелся и «литературный негр», который написал за Рулона автобиографию «Никогда не останавливайся».

Рулон появлялся на вечеринках престарелых магнатов, и на фоне люксовых брендов вещал о своих успехах, о том, как сказка становится былью. За пару минут работы неповоротливым языком ему платили до 15000 долларов, то есть, сразу две годовые стипендии борца-олимпийца. Фермер обнаружил в себе зачатки ораторского мастерства.

Америка любила своего героя и одновременно подавляла его волю. Гарднер не мог, как Карелин, концентрироваться на турнирах, сборах, упражнениях, когда результат уже достигнут. Его мозг не работал на повтор, как у Карелина – одна золотая олимпийская медаль хорошо, но две лучше. К тому же, он был расположен к соблазнам, славе, роскоши, саморазрушению.

И все-таки Гарднер нашел в себе силы сразу после Олимпиады выиграть и чемпионат мира, получить ту медаль, которой в его коллекции еще не было. Но его пиковая сиднейская форма пошла на убыль, как уменьшалось количество часов, которые он посвящал тренировкам в зале.

Праздная жизнь, в которую погрузился Рулон, могла обойтись ему слишком дорого. Сначала он расстался с женой Стэйси – педагог отказалась жить с человеком, который изменился до неузнаваемости. А затем чуть не расстался и с жизнью.

Зимой в национальном лесу Бриджер-Титон, что на западе штата Вайоминг, частенько можно услышать надрывный звук «врум-врум-врум». Это значит, что по местному бездорожью рассекает очередная партия маньяков на снегоходах. Соревнуясь друг с другом в умении дерзко обращаться с педалью «газа», они появляются то тут, то там, и обычно все заканчивается тихо-спокойно. Вот только 14 февраля 2002-го рядовая поездка вышла из-под контроля.

День Святого Валентина чемпион начал с баночки пива. Угощал борца давний приятель Дэн Шваб, человек-навигатор, который в свободное время гонял на снегоходе по горам и долам, зазывая с собой шумную компанию.

– Рулон, ты много сегодня не пей, я чисто символически предложил, – усмехнулся Дэн, укоризненно поглядывая на огромный живот приятеля.

– Ты же знаешь, я редко пью, соблюдаю режим, – фыркнул Рулон, отбрасывая банку. – Вообще не понимаю, как ты эту мочу можешь пить!

Дэн подошел к банке, крякнув, нагнулся, и выбросил ее в мусорную корзину. Потом, повернувшись к приятелю, поделился планами:

– Думаю, сегодня мы можем захватить с собой малыша Трента Симкинса и махнуть на озеро Коттонвуд, там открываются потрясающие виды на горы Вагнера. Можно и Таушу, сестренку Трента, пригласить, посадишь ее за собой – всегда приятно, когда такое шикарное тело прижимается к тебе сзади сам знаешь чем.

– Нет, пусть лучше дома греется – мы планировали устроить романтический ужин на двоих и все такое, – хмыкнул Рулон и громко рыгнул.

– Завидую тебе, парень – встречаться с Мисс Родео Вайоминг – штука почетная, – поднял большой палец вверх Дэн, и в этот момент к ним присоединился Трент.

– Сделаю вид, что ничего не слышал, – притворно поморщился он, пожимая руки приятелям.

Дэн полез в кладовку, взял вещи первой необходимости, чтобы поездка вышла безопасной, а потом все трое отправились на улицу. Рулон был в лыжной шапочке, варежках, футболке, толстовке и пуловере одновременно, теплых штанах и сапогах. Он оседлал свой 300-килограммовый Polaris и обратился к спутникам:

– Ну что, девочки, давайте прокатимся с ветерком?

Рулон мчался на снегоходе вслед за Дэном и Трентом, лениво поглядывая на проносящиеся мимо сосны, ели и пихты. Воздух сначала был ласковым, но постепенно остывал, становился колючим и недружелюбным.

Дэн вскоре развернулся и поехал домой к своей дочери Челси, которая участвовала в баскетбольном матче. А затем Рулон остался и вовсе один, когда они с Трентом решили разделиться. Борец отправился в одиночку покорять горы Вагнера, и, добравшись до пика, написал Дэну: «Чувак, я на вершине мира!»

А потом покатил обратно и по пути увидел, как ему показалось, следы от снегохода Трента, которые вели в узкий овраг. Рулон поехал по следам и сам скатился на дно оврага, место, где брала начало река Солт. Это было узкое пространство, где огромный снегоход стал неповоротливым. Развернуться на нем и вернуться в горы было невозможно, машина просто не смогла бы заехать на крутой склон, по которому только что съехала.

– Ну дела, – только и смог пробормотать Рулон, когда Polaris частично ушел под лед, а сам он свалился в образовавшуюся прорубь и промок. Дело уже близилось к вечеру, и становилось все холоднее.

Рулон нашел гнилое дерево, вырвал его и использовал как рычаг, чтобы вытащить снегоход. От страха и напряжения чемпион вспотел, понимая, что оказался в слишком сложной ситуации, но он надеялся, что если будет продвигаться вперед, то обязательно куда-нибудь выйдет. Вот только когда машина провалилась в третий раз, Рулон уже не смог ее вытащить и, сплюнув, заковылял к деревьям, где соорудил укрытие – он понимал, что придется провести ночь в месте, где свирепствует холод, а температура воздуха к тому времени опустилась до минус 25 градусов.

Прислонившись к дереву под неудобным углом, чтобы не засыпать, он с трудом снял сапог с левой ноги, чтобы избавиться от промокшего носка, но проделать ту же манипуляцию с правой не смог – руки одеревенели. Он старался быть активным – вставал, потом снова садился, дул на ладони, растирал их друг о друга. У него начался озноб, но он понимал – сработал защитный механизм организма, и это нужно тоже перетерпеть.

Достав сотовый, Рулон вновь убедился, что в овраге нет сигнала, после чего громко выругался. Через несколько часов у него появились галлюцинации. Сначала он увидел Иисуса, затем 14-летнего брата Рональда, умершего от редкой болезни крови. Когда врачи решили ампутировать парню ногу из-за гангрены, несчастный сказал отцу: «Ничего, пап, я смогу бороться и с одной ногой».

Воспоминания о семье поддерживали Рулона. А еще он не хотел стать посмешищем. Человек, победивший Карелина, застрял в овраге и отбросил копыта – это же будет позор на века!

– Привет… – услышал он голос и с трудом поднял голову. Перед ним стояла бледная девочка, очень красивая, с печальными глазами и мягкой улыбкой. Она поманила его пальцами, но Рулон был слишком слаб, чтобы подняться и последовать за ней. Он знал, кто она, и видел ее не раз, но всегда чувствовал себя беспомощным, когда она приходила.

– Что, пора? – спросил он, собираясь с силами, чтобы подняться. Девочка мотнула головой и, послав ему воздушный поцелуй, растворилась в воздухе.

«Врум-врум-врум!» – тут же раздалось в двух сотнях метров от него. Рулон уже с трудом понимал, где реальность, а где – фантазии, но попробовал прокричать в ответ. Вместо этого из его легких раздался только жалкий хрип. Поисковый отряд проехал мимо.

Когда стало рассветать, Рулон сквозь беспокойный сон расслышал рев самолета. Пилот Марк Хайнер, пролетая над ним, сбросил теплую одежду, которую чемпион искал почти полчаса, ползая на четвереньках, но так и не нашел. В конце концов, к нему прилетел вертолет, один из трех, что отправились на поиски пропавшего. Несколько крепких мужиков буквально заносили Рулона на борт. Температура тела борца упала до 26 градусов – обычные люди в такой ситуации впадали в кому, но «баловень судьбы» находился в замутненном сознании.

Врачи госпиталя, увидев его ноги, ужаснулись – сапоги пришлось снимать при помощи пилы, а под ними были обмороженные сине-черные ступни.

Рулон отказывался принимать обезболивающие.

– Я заслужил эту боль, хочу испытать ее сполна – за свою дурость, – объявил он врачам заплетающимся языком и потерял сознание.

Ему сделали 4 операции. С пальцев на ногах сняли мертвую кожу и пересадили новую с бедра. 7 пальцев зафиксировали в выпрямленном положении, чтобы легче заживали кровеносные сосуды. Но 28 марта пришлось ампутировать средний палец на правой ноге – до сих пор Рулон хранит его в банке с формальдегидом. Остальные пальцы стали бесцветными и частично потеряли чувствительность.

Из-за проблем со здоровьем борец пропустил чемпионат мира, который прошел в России. Рулон так переживал, что вдрызг разругался с Таушей – и они расстались. Три месяца шла реабилитация, пока борец, наконец, не встал на ноги.

Потеря пальца могла стать точкой в его спортивной карьере – работа ногами, мобильность, имеют большое значение в греко-римской борьбе, но чемпион начал подготовку к Олимпиаде в Афинах, чтобы защищать там титул.

Но перед Играми вновь чуть не умер.

продолжение завтра

источник